Если верить старожилам (а они не все вымерли, вопреки мрачным теориям наших врагов), в свое время прямо по Куйбышевскому и Ленинскому району ходили корабли, пригодные для плавания в открытом море.
Среди пятнадцати тысяч снов, увиденных мною в разные годы, есть один, всегда казавшийся фантастическим бредом. Снилось мне, что рядом с моим домом остановился теплоход «Шота Руставели». Огромный, черный – такой, каким я его увидел в Сочи в 12 лет и запомнил на всю жизнь. Из этого теплохода мне вынесли какую-то посылку (скорее всего, из Африки, и видимо, от Нельсона Манделы), на палубе ударили в колокол, что-то свистнуло, и «Шота Руставели» поплыл прочь, лавируя среди сооружений поселка «Октябрьский».
Этот сон был смешон в своей нереальности. Какие пароходы в донецких степях, я вас умоляю! И только недавно, благодаря неутомимым исследователям донецких окраин Павлу Белицкому и его партнеру Александру Ланцову, я понял, что в этом мире возможно все. И, если верить старожилам (а они не все вымерли, вопреки мрачным теориям наших врагов), в свое время прямо по Куйбышевскому и Ленинскому району ходили корабли, пригодные для плавания в открытом море. Это не было что-то вроде Hochseeflotte кайзера Вильгельма, но для наших реалий – не менее удивительно, чем линкор «Фридрих Великий» на траверсе Вестминстерского аббатства.
Азовский курс
Давным-давно, когда в районе улицы Щорса шастали суслики и зяблики, а запорожские казаки знать не знали о том, что под их ногами залегают энергоресурсы, наши края служили привычным геополитическим мостиком. Впрочем, можно сформулировать и попроще. Люди хотели быстрее попасть из одной точки пространства в другую.
В нашем случае, было две ключевых пункта: Днепр и Азов. Запорожские казаки для решения своих стратегических вопросов искали способов проникновения в Азовское море. Прямых путей не было. И казаки начали искать пути обходные. Один из них и пролег через Донецк. Во всяком случае, так полагают местные энтузиасты.
Давным-давно, когда в районе улицы Щорса шастали суслики и зяблики, а запорожские казаки знать не знали о том, что под их ногами залегают энергоресурсы, наши края служили привычным геополитическим мостиком. Впрочем, можно сформулировать и попроще. Люди хотели быстрее попасть из одной точки пространства в другую.
В нашем случае, было две ключевых пункта: Днепр и Азов. Запорожские казаки для решения своих стратегических вопросов искали способов проникновения в Азовское море. Прямых путей не было. И казаки начали искать пути обходные. Один из них и пролег через Донецк. Во всяком случае, так полагают местные энтузиасты.
По этой версии, получается следующее. Казаки базировались (вы будете смеяться!) на реке Днепр. Продвигаясь в сторону Азова, они пользовались притоками – Волчьей, Самарой и прочими. Следуя по ним, казаки рано или поздно упирались в предел продвижения. Бассейн Днепра завершался. Дальше плыть было некуда. Перед казаками вставал немой вопрос: как преодолеть пустошь, чтобы достичь таки Азова? И вот тут-то естественным образом возникала идея волока.
Выходило примерно так. Из Днепра вытекал приток – река Волчья. Из нее, в свою очередь – маленькая речка Лозовая. На ней бассейн Днепра в нашем городе заканчивался. И происходило это в районе нынешнего поселка Горняк. Дальше надо было вылезать из челнов и следовать пешодрала до следующего бассейна – Азовского моря. Начинался он в районе нынешнего поселка Флора.
К истоку, к началу этого бассейна – ручью Бабакова, как его называют некоторые уже почти официальные источники, или речке Дурнолозная, как именуют ее историки сугубо неофициальные – мы и выдвинулись с моими спутниками.
К истоку, к началу этого бассейна – ручью Бабакова, как его называют некоторые уже почти официальные источники, или речке Дурнолозная, как именуют ее историки сугубо неофициальные – мы и выдвинулись с моими спутниками.
В гостях у сказки
Мариупольская развилка кажется местом, не таящим абсолютно никаких загадок. Но людям, охваченным повседневной деловой горячкой (а таких большинство), город может подбрасывать сюрпризы на каждом шагу. Вот вам отвлеченный пример. Рядом с конторой, где я работаю, стоит здание бывшего (или нынешнего) ЦБНТИ. Полгода я благополучно проходил мимо, не подозревая ничего примечательного. А однажды случайно поднял глаза и увидел мемориальную табличку с рассказом о том, что на этом месте, в каменоломнях, революционные товарищи в начале прошлого века устраивали свои сходки. Такой вам сюрприз.
Но вернемся к Мариупольской развилке. Пересечение улицы Кирова, самой длинной в Донецке, и Ленинского проспекта. Очень простое место – просто, как «крестики-нолики». Предназначенное только для одного – чтобы разруливать мощные транспортные потоки. Никому и в голову не придет здесь остановиться в поиске прекрасного – если только он не понимает прекрасное, как бурный вечер в близлежащем ночном клубе. Но это, товарищи, обманчивая простота! Потому что прямо-таки на Мариупольской развилке существует оазис, невероятно приятный глазу.
Мариупольская развилка кажется местом, не таящим абсолютно никаких загадок. Но людям, охваченным повседневной деловой горячкой (а таких большинство), город может подбрасывать сюрпризы на каждом шагу. Вот вам отвлеченный пример. Рядом с конторой, где я работаю, стоит здание бывшего (или нынешнего) ЦБНТИ. Полгода я благополучно проходил мимо, не подозревая ничего примечательного. А однажды случайно поднял глаза и увидел мемориальную табличку с рассказом о том, что на этом месте, в каменоломнях, революционные товарищи в начале прошлого века устраивали свои сходки. Такой вам сюрприз.
Но вернемся к Мариупольской развилке. Пересечение улицы Кирова, самой длинной в Донецке, и Ленинского проспекта. Очень простое место – просто, как «крестики-нолики». Предназначенное только для одного – чтобы разруливать мощные транспортные потоки. Никому и в голову не придет здесь остановиться в поиске прекрасного – если только он не понимает прекрасное, как бурный вечер в близлежащем ночном клубе. Но это, товарищи, обманчивая простота! Потому что прямо-таки на Мариупольской развилке существует оазис, невероятно приятный глазу.
Мы спускаемся в ложбинку, по которой, удаляясь в сторону Боссе, протекает речка Дурная. С площадки, господствующей над впадинкой, за нами внимательно наблюдает строгий молодой человек. Провожает нас взглядом, но отнюдь не запрещает прогуливаться. Наличие охраны понятно: этот райский уголок создан корпорацией «Конти», строения которой примыкают к балке (или балка примыкает к строениям).
Фантазия и деньги демонстрирует, насколько прекрасно может выглядеть речка Дурная в городской черте. Берега, убранные в изящную каменную кладку. Два мостика, у каждого свой характер – задорный «горбатый» и строгий, исполненный достоинства прямой. Аккуратные дорожки, выложенные светлым кирпичом. Газон с красными цветами и фигурным кустарником. Стильные лавочки. Высокие, стройные фонари. Думаю, Ганс Христиан Андерсен поселился бы здесь навек, увидев такое счастье.
Речка Дурная покидает сказочный пятачок, ныряя под улицу Кирова. Ее путь лежит к Кальмиусу.
Фантазия и деньги демонстрирует, насколько прекрасно может выглядеть речка Дурная в городской черте. Берега, убранные в изящную каменную кладку. Два мостика, у каждого свой характер – задорный «горбатый» и строгий, исполненный достоинства прямой. Аккуратные дорожки, выложенные светлым кирпичом. Газон с красными цветами и фигурным кустарником. Стильные лавочки. Высокие, стройные фонари. Думаю, Ганс Христиан Андерсен поселился бы здесь навек, увидев такое счастье.
Речка Дурная покидает сказочный пятачок, ныряя под улицу Кирова. Ее путь лежит к Кальмиусу.
Шанс на пляж
Это место хорошо известно жителям поселка Боссе. Дурная попадает в объятия старшего брата в районе стадиона «Олимпик».
За стадионом – открытое пространство, усеянное следами коровьей жизнедеятельности. Далее – запущенный парк. Заросли спускаются прямо к воде – здесь по берегу Дурной продраться местами невозможно. И вот, наконец, Кальмиус. Величие, которое ему придали в центре города, здесь низводится до красноречивой естественности. Кальмиус в своем верхнем течении (а в пределах Донецка он, в сущности, только начинается) – это ручей шириной метров в пять, не больше.
Именно сюда, к слиянию стремились казачки на своем пути к Лукоморью. Кальмиус выводил их напрямую к азовским водам, где можно было «мочить» неверных, пополняя свои авуары параллельно со священной борьбой.
Это место хорошо известно жителям поселка Боссе. Дурная попадает в объятия старшего брата в районе стадиона «Олимпик».
За стадионом – открытое пространство, усеянное следами коровьей жизнедеятельности. Далее – запущенный парк. Заросли спускаются прямо к воде – здесь по берегу Дурной продраться местами невозможно. И вот, наконец, Кальмиус. Величие, которое ему придали в центре города, здесь низводится до красноречивой естественности. Кальмиус в своем верхнем течении (а в пределах Донецка он, в сущности, только начинается) – это ручей шириной метров в пять, не больше.
Именно сюда, к слиянию стремились казачки на своем пути к Лукоморью. Кальмиус выводил их напрямую к азовским водам, где можно было «мочить» неверных, пополняя свои авуары параллельно со священной борьбой.
Насчет слияния Дурной и Кальмиуса существует одна легенда, которую мне когда-то за бокалом пива рассказал донецкий абориген Юрий Светлов. Однажды много лет назад, говорил Светлов, очередной директор машиностроительного завода имени Ленинского комсомола Украины решил создать на слиянии зону отдыха. Для этого нужно было расширить русло Кальмиуса – так, как это сделано в центре города. «А что? Разве наши машиностроители не достойны своего собственного пляжа с песочком?» – рассуждал директор, и никто не мог ему ответить в отрицательном смысле. Деньги у завода тогда водились, и необходимую сумму легко изыскали. И уже было приступили к реализации проекта века. Но тут за очевидные заслуги директора перевели в министерство (то ли в Киев, то ли в Москву, Светлову неведомо). Идея с расширением Кальмиуса благополучно затухла в заводских коридорах, а деньги, предусмотренные для создания зоны отдыха, новый директор пустил на премирование трудящихся. Чему последние совсем не противились. Так Донецк потерял шанс на еще один чудный уголок.
А еще ходит настойчивая байка, что здесь, на слиянии, кто-то голыми руками поймал осетра.
Но вообще, жители Боссе ничего значительного в соединении двух речушек не видят. Для них это – такая же обычная деталь пейзажа, как и коровьи кучи. Они даже толком не знают, что за речка впадает в Кальмиус. Многие считают, что это Бахмутка. В Донецке любой неизвестный проток тут же получает название Бахмутки. Так реализуется свойственная донецкому менталитету тяга к унификации всего сущего.
А еще ходит настойчивая байка, что здесь, на слиянии, кто-то голыми руками поймал осетра.
Но вообще, жители Боссе ничего значительного в соединении двух речушек не видят. Для них это – такая же обычная деталь пейзажа, как и коровьи кучи. Они даже толком не знают, что за речка впадает в Кальмиус. Многие считают, что это Бахмутка. В Донецке любой неизвестный проток тут же получает название Бахмутки. Так реализуется свойственная донецкому менталитету тяга к унификации всего сущего.
С Победой!
Но вернемся, все-таки, к Мариупольской развилке, чтобы окончательно с ней расстаться. Насладившись созерцанием парка имени «Конти», мы с Павлом и Александром отправились вверх по течению Дурной.
Назвать это путешествие увлекательным вряд ли получится. Было ли оно познавательным? Безусловно! Благодаря ему я узнал, например, что в Дурной водится рыба. По крайней мере, так считают одинокие рыбаки, сидящие с удочками по берегам этой в высшей степени скромной речушки. Лично мне кажется, что последняя рыба покинула Дурную еще при половцах. Но мое мнение рыбаков не интересовало – а, вполне вероятно, я просто недооцениваю живучесть донецкой рыбы.
Но вернемся, все-таки, к Мариупольской развилке, чтобы окончательно с ней расстаться. Насладившись созерцанием парка имени «Конти», мы с Павлом и Александром отправились вверх по течению Дурной.
Назвать это путешествие увлекательным вряд ли получится. Было ли оно познавательным? Безусловно! Благодаря ему я узнал, например, что в Дурной водится рыба. По крайней мере, так считают одинокие рыбаки, сидящие с удочками по берегам этой в высшей степени скромной речушки. Лично мне кажется, что последняя рыба покинула Дурную еще при половцах. Но мое мнение рыбаков не интересовало – а, вполне вероятно, я просто недооцениваю живучесть донецкой рыбы.
На этом участке Дурную окружает поселок Победа. Название, полученное в очевидной связи с разгромом немецко-фашистских захватчиков, он полностью оправдывает в другом контексте. Придавленный с юго-западной стороны Рутченковским коксохимзаводом, поселок – прекрасная иллюстрация торжества жизни. Сейчас, после закрытия предприятия, трудно себе представить, насколько противоестественным был состав атмосферы, которой приходилось дышать аборигенам. По идее, выжить они не должны были. Но выжили. И, местами – радостно, с вызревающими помидорами и еврозаборами салатного цвета. Вся Победа – одноэтажная. В большинстве своем – скромненькая. Но есть отдельные постройки, исполненные шика, форса и, я не побоюсь этого слова, гламура (в усеченных масштабах, разумеется).
Но, конечно, в основном Победа дает поводы взгрустнуть, а не порадоваться. Поднимаясь вверх по течению, мы уперлись в огромную кучу мусора. Казалось, здесь было все, что изобрело человечество за предыдущие тысячелетия: коньячные коробки, мешок из-под цемента, розовое одеяло, останки телевизора, дырявый школьный ранец… Обойти этот циклопический завал не представлялось возможным: он полностью блокировал продвижение. А отступать было стыдно. И мы полезли по мусорным холмам…
Всякой дрянью засыпано и русло Дурной. Вода, тягучая, как масло, лениво обтекала хлам, который местное население, не озабоченное условностями, ссыпает куда придется. Перед глазами вставала недавняя картина великолепия Дурной на окраинах «Конти». И витала в воздухе, перешибая мусорную вонь, мечта о том парадизе, в который можно превратить все течение Дурной, будь на то чья-то воля и чьи-то, опять-таки, деньги.
Всякой дрянью засыпано и русло Дурной. Вода, тягучая, как масло, лениво обтекала хлам, который местное население, не озабоченное условностями, ссыпает куда придется. Перед глазами вставала недавняя картина великолепия Дурной на окраинах «Конти». И витала в воздухе, перешибая мусорную вонь, мечта о том парадизе, в который можно превратить все течение Дурной, будь на то чья-то воля и чьи-то, опять-таки, деньги.
Саша и Паша, бывшие здесь раньше, с некоторым волнением ждали места, где видели пристанище бомжей – халупку, созданную из подручного хлама творческим гением маргиналов. К сожалению, шедевра рукоделия мы не увидели: бомжи покинули жилище, откочевав в более симпатичные им края. А возможно, их забрали в психушку, расположенную на окраине Победы – тут же, за трамвайной насыпью. Наш путь лежал именно туда. Не в психушку, но за трамвайную насыпь.
Казацкие заплывы
Мы стоим на ветхом мосту – трамвай 8-го маршрута регулярно испытывает его на прочность, тащась из центра на Рутченково и обратно. Вагоновожатые сбрасывают скорость, проползая «стремное» место в черепашьем темпе. Внизу, между шпалами, струится речка Дурная. Будь мы исследователями ее течения, мы бы двинулись к истокам, на Красный Пахарь и далее – к Азотному, на окраинах которого и начинается эта, будем говорить, артерия. Но перед нами стояла другая цель – истоки казачьего волока. И мы, попрощавшись с Дурной, обратили свое внимание на ручеек, отходивший от нее в западном направлении. Бабаков ручей.
Если Дурную можно взять хорошим прыжком, то Бабаков ручей без проблем перешагивается. Как могли здесь ходить казацкие корабли? Павел передает свой разговор с коренным населением Старомихайловки, по окраинам которой течет река Лозовая. Старожилы утверждают, что их деды утверждали, что когда-то реки в Донбассе были не в пример полноводнее. Пока массовая распашка земель не привела к массовому обмелению, тут вполне могли пройти запорожские суда – как известно, плоскодонные. Знаток казацкой жизни, французский инженер Боплан так описывает знаменитые «чайки»: «Челны сии без киля: дно их состоит из выдолбленного бревна, ивового или липового, длиною около 45 футов; оно обшивается с боков на 12 футов в вышину досками, которые имеют в длину от 10 до 12, а в ширину 1 фут, и приколачиваются одна к другой так точно, как при постройке речных судов, до тех пор, пока челн не будет иметь в ширину 12, а в длину 60 футов». И дубасы, грузовые корабли казаков, были совершенно плоскодонными. В общем, теоретически, конечно, возможно все…
Мы стоим на ветхом мосту – трамвай 8-го маршрута регулярно испытывает его на прочность, тащась из центра на Рутченково и обратно. Вагоновожатые сбрасывают скорость, проползая «стремное» место в черепашьем темпе. Внизу, между шпалами, струится речка Дурная. Будь мы исследователями ее течения, мы бы двинулись к истокам, на Красный Пахарь и далее – к Азотному, на окраинах которого и начинается эта, будем говорить, артерия. Но перед нами стояла другая цель – истоки казачьего волока. И мы, попрощавшись с Дурной, обратили свое внимание на ручеек, отходивший от нее в западном направлении. Бабаков ручей.
Если Дурную можно взять хорошим прыжком, то Бабаков ручей без проблем перешагивается. Как могли здесь ходить казацкие корабли? Павел передает свой разговор с коренным населением Старомихайловки, по окраинам которой течет река Лозовая. Старожилы утверждают, что их деды утверждали, что когда-то реки в Донбассе были не в пример полноводнее. Пока массовая распашка земель не привела к массовому обмелению, тут вполне могли пройти запорожские суда – как известно, плоскодонные. Знаток казацкой жизни, французский инженер Боплан так описывает знаменитые «чайки»: «Челны сии без киля: дно их состоит из выдолбленного бревна, ивового или липового, длиною около 45 футов; оно обшивается с боков на 12 футов в вышину досками, которые имеют в длину от 10 до 12, а в ширину 1 фут, и приколачиваются одна к другой так точно, как при постройке речных судов, до тех пор, пока челн не будет иметь в ширину 12, а в длину 60 футов». И дубасы, грузовые корабли казаков, были совершенно плоскодонными. В общем, теоретически, конечно, возможно все…
Река Лозовая впадает в Волчью вблизи Кураховки, а исток ее – в пределах Донецка, за поселком Горняк. Исток Бабакова ручья – на поселке Флора. От одной точки до другой казакам и требовалось перетащить свои корабли…
Поход по Бабакову ручью требует внимательности, иначе его можно просто потерять. Параллельно идет грунтовая дорога, пронзающая эти пустынные места – поля между Красным Пахарем и Рутченково. Держим ориентир на терриконы шахты «Кировская», зная, что у их подножия ручей преподнесет нам подарок. Здесь мизерное русло вдруг разливается в два больших пруда. На берегу одного из них оборудован вполне цивилизованный пляж. Щит на берегу предупреждает по-хорошему: «Лов рыбы запрещен! Пруд в аренде». До второго пруда рука арендатора не дотянулась, здесь из всех видимых пляжных удобств – только «тарзанка», и похоже, она не висит без дела. Водная гладь, пусть и созданная искусственно, делает историю о казацких заплывах куда более реальной.
Поход по Бабакову ручью требует внимательности, иначе его можно просто потерять. Параллельно идет грунтовая дорога, пронзающая эти пустынные места – поля между Красным Пахарем и Рутченково. Держим ориентир на терриконы шахты «Кировская», зная, что у их подножия ручей преподнесет нам подарок. Здесь мизерное русло вдруг разливается в два больших пруда. На берегу одного из них оборудован вполне цивилизованный пляж. Щит на берегу предупреждает по-хорошему: «Лов рыбы запрещен! Пруд в аренде». До второго пруда рука арендатора не дотянулась, здесь из всех видимых пляжных удобств – только «тарзанка», и похоже, она не висит без дела. Водная гладь, пусть и созданная искусственно, делает историю о казацких заплывах куда более реальной.
Легенды Флоры
О поселке Флора есть одна злая шутка: «Ничего на Флоре нет, кроме микрофлоры». Ходит шутка и подобрее: говорят, что из всех донецких поселков это самый золотоносный. Почему? Потому, что здесь есть улица Бодайбинская. А Бодайбо – место известных приисков, своеобразно воспетое Высоцким: «А меня в товарный и на восток, и на прииски в Бодайбо». Как раз там и случился легендарный Ленский расстрел 1912 года, из-за которого, по дутой версии неизвестно кого, возник псевдоним Владимира Ильича Ульянова.
О поселке Флора есть одна злая шутка: «Ничего на Флоре нет, кроме микрофлоры». Ходит шутка и подобрее: говорят, что из всех донецких поселков это самый золотоносный. Почему? Потому, что здесь есть улица Бодайбинская. А Бодайбо – место известных приисков, своеобразно воспетое Высоцким: «А меня в товарный и на восток, и на прииски в Бодайбо». Как раз там и случился легендарный Ленский расстрел 1912 года, из-за которого, по дутой версии неизвестно кого, возник псевдоним Владимира Ильича Ульянова.
Мой друг, живущий на Горняке, рассказывал одну красивую историю, связанную с Флорой. Слишком она сериальна, чтобы быть правдой, хотя иногда в Донецке случается такое, что ни один «мыльный» сценарист не придумает. В общем, дело вроде было в 60-е годы прошлого века. Тогда сообщения между этими донецкими поселками не существовало. Но, как известно, пути любви неисповедимы. Полюбил парень с Горняка девушку с Флоры. Ходил к ней пешком, через степь. И доходился: однажды зимой, в метель, будучи в подпитии, упал в сугроб и уснул. И замерз бы, если бы не любимая. Она каким-то образом почувствовала, что любимый погибает. Оделась поплотнее и вышла в степь. Нашла героя своего сердца чуть теплого. Привела в чувство и довела до своего жилья. Герой выжил, женился и, к сожалению, спился (обычное дело как для Горняка, так и для Флоры). Урок всем мужчинам: от своей судьбы не уйдешь.
Почему поселок был назван Флорой? Из-за огромного тепличного хозяйства, к которому он прилепился. Теперь это называется «Фабрика декоративных растений». Ожидаешь, что улицы Флоры увиты плющом и лианами, усеяны пальмами и папоротниками. Ничего такого нет. Возможно, Флора даже наименее зеленая из всех донецких окраин. Приземленность картинки невероятная. Асфальтированная дорога – событие. Двухэтажный дом с красной черепицей – один-единственный. Жить на Флоре, вопреки жизнеутверждающему названию, совсем не так уж радостно. Но достоинство и самодостаточность светилось в глазах людей, мимо которых проходили мы, подозрительные пришельцы с фотоаппаратом наперевес. Предложи им поменять свою Флору на Текстильщик – уверен, тысячу раз подумают. По крайней мере, второе такое поэтичное название в Донецке еще поискать!
Исток
Найти начало Бабакова ручья, даже примерно зная, где он – задача, достойная Ниро Вулфа (который, кстати, со своей страстью к орхидеям был бы на Флоре куда как уместен!). Если бы не Павел Белицкий, нипочем бы я его не отыскал.Мы выходим на улицу Гарина, и под одним из заборов обнаруживаем лужу, затянутую тиной. Вот оно – начало Бабакова ручья! Над болотцем вьется несколько мух, в зеленой воде плавают жилищные осколки. Одинокий прохожий равнодушно проследовал мимо, погруженный в свою обыденность. Он и понятия не имеет, что миновал исторически значимый пункт. Никто не потрудился нарисовать перед местным населением воображаемую картину: ватага казаков с типичной залихватски-бандитской внешностью, обливаясь потом, отдыхает возле своего дубаса, который приволокли, наконец, из устья Лозовой. Волочь было не так чтобы нечеловечески сложно: эти две точки соединяет общая балка. Но корабль все равно немаленький. Уставшие, но довольные, казаки обмениваются шуточками, позаимствованными у Николая Васильевича Гоголя. Отдохнув, сталкивают дубас на воду. И отправляются по Бабакову ручью к речке Дурной, к Кальмиусу, к Азову…
Ну, а нам придется обойтись без дубасов. От Флоры в центр теперь ходят маршрутки. Причем ходят через Горняк. Так что тот самый чуть не замерзший Ромео из сериальной легенды в наше время не имел бы никаких проблем с попаданием к любимой. Донецк не стоит на месте. Донецк развивается!
Евгений ЯСЕНОВ
Ух, и здесь тоже напечатали :о